КРЮ
КРЮ – специальный термин, распространённый во французских провинциях древней культуры виноделия. Подразумевает идеальное сочетание почв, климата, сортов винограда, типа изготовляемого вина, а так же, возможно, включает самих производителей, как уникальный личностный фактор
С точки зрения автора нижеследующей писанины, район Австрийских ночёвок с цитаделью Джанги-коша, в верховьях ледника Безенги – ярко выраженный (-ое?) КРЮ, где слились в единый блистательный монолит Горы, Звери, Погоды и Человеки.
ГОРЕ ЛУКОВОЕ.
Все мы, наверняка, сталкивались, хотя бы раз в жизни, с Человеком-катастрофой. Запусти такого в открытый космос, подальше от даже космической пыли – он и там подхватит тяжелейшую аллергию… на пустоту.
Жаль несчастного до соплей, но наверняка знаешь, что помочь бессилен. Даже лёгкий контакт с ним может кинуть тебя самого в аут.
Как существует «Коллективное Бессознательное», как существует в поверьях Летучий Голландец с целой командой суперневезунчиков, так в Горах существуют группы, первый взгляд на которые навевает мысль о «тюрьме и суме».
Была вторая половина июля 1974года. Два отряда третьеразрядников обосновались на Австрийках для снежно-ледовых занятий и первых, «разгоночных» восхождений. Чего только в эти, ещё не скудные продовольствием, времена не натащили с собою, надрываясь в девятичасовой «ишачке», соискатели второго разряда, дарующего вожделенную свободу восхождений!
Колбаса Краковская, Московская, сыры от Голландского до плавленого Дружба, крупы, макароны, сгущёнка, тушёнка, сайра бланшированная в масле, вобла. Плюс, удовлетворяя пожелания своих инструкторов – свежая капуста-морковка-буряк-картошка. Со здоровенным кусищем яркокрасной говядины от заколотого накануне выхода красавца-бычка.
Сей груз, поначалу едва не переломавший хребты участникам на восемнадцати километровой, как тогда показалось, «дороге смерти», представился неиссякаемым. Но – десять дней для молодых всепожирающих организмов – срок, за который, на проверку, могло быть поглощено раз в …ть больше съестного. С каждым последующим днём сей факт становился понятнее. И, если в первый день, подойдя к палаткам соседнего отделения тебе с ходу предлагалось угоститься ВСЕМ на выбор, то, через пару дней – бутербродом и чаем. А вот на шестой-седьмой, предложение «перекусить чем Бог послал» прекратились вовсе.
Наше отделение, разумно порешив, что мяско, чем свежее, тем полезнее, в пару дней с ним разделались. Благополучно перейдя затем на тушёнку.
Соседи же, предвкушая триумф супервосхождений на Дыхни-ауш-баши, Варшаву с Селлой и т.п., притормозили свежатину на победные банкеты , держа его в пакете с маленькими дырочками, опущенным в ямку, через которую денно и нощно бежал весёлый ручеёк холодной талой воды. Не беда, что по лагерю ползли ужасающие слухи о необычайной предприимчивости местных горностаев: горностай, чай, не выдра, в воду не нырнёт, да и как крохотный зверёк справится с полуторакилограммовым кусищем мяса? Ну, если и откусит кусочек – много ли ему надо?
Но на пятое утро побудка была проведена истошным криком: — Куда!!! Отдай, скотина хищная!!!
В голове пронеслись кровавые кадры старинного фильма «Леопард из Рудропраяга» — хвостатый людоед, уносящий красавицу-невесту из родного дома.
«На улице» в предрассветных сумерках уже собралась небольшая толпа. В центре внимания находился соседскоотделенский начпрод Витёк, будто флагом, размахивающий обрывком целлулоидного пакета, в который БЫЛ завёрнут их шмат мяса.
Похоже, семья горностаев в эту ночь взяла на себя семейный подряд по расфасовке и перескладированию говядины наших соседей. Ничуть не озаботясь ни весом объекта, ни мокростью и прохладой воды, его окружавшей. Вышедший до ветру Витёк,
застал лишь финал: пара бравых зверушек тащили последний трёхсотграммовый, отполосованный от бывшего монолита кусок. На крик, разбудивший всю округу, ночная братва отреагировала незамедлительно: подобно Холмсам, слившимся в посмертном объятии с доктором Мариарти, они рухнули в щель между двумя здоровенными валунами, оставив Витьке, в качестве боевого трофея, лишь целлофан.
Так отделение осталось без свежего мяса.
Но, правду говорят: «Пришла беда – отворяй ворота».
Предупреждали соседей: не сыпьте соль и крошки рядом с палаткой: туры потом житья не дадут. В их, ленинградском, отделении было сразу две девчёнки. Ну, они в ответ на поучения старших товарищей: — Ой, они такие хорошенькие, они нас не боятся, с рук едят! А в вас, абреки, жестоких людей чувствуют, не подходят. А ещё под защитников природы косите!
Ну, так вот. На это утро у соседей был назначен выход на Башха-ауз-баши по двоечке. Для начала. Наше же отделение в этот день предполагало «долазить» с только появившимися ледобурами на ближнем ледопадике, за сутки до того, сходив на Дыхни-ауш-баши.
Побудка была произведена таким визгом, что он у меня в голове по сей момент звенит.
Выкатываюсь, в чем спал, одновременно с соседями по коммунальному спальнику-конверту.
Перед нами картина: Валюша, визг которой перешёл на хрип, глазами загулявшего василиска, уставившаяся на нечто, переползающее через перегиб морены, уходящей склоном к Безенгийскому леднику. Мгновение погодя, доходит: это палатка со всеми колышками, камешками и растяжками ползёт САМА к леднику. У меня чуть ноги не подкосились..
Тут голос Димы, нашего инструктора: — Тихо вы, без паники! Животная вниз слезет, если не пугать, сама от палатки освободится!
Вобщем, дело было так. Собрались ни свет — ни заря соседи на Гору. Ну и поскакали. А палатку-то, где Витька-начпрод с харчами жил, не зашнуровали. Так открытой и осталась. А туры раненько встают, пройтись по Австрийкам, посмотреть, что плохо лежит. Народа нет, полог открыт, а за пологом – пещера Али-бабы, по турьим меркам. ВЭЛКАМ!!!!
У Валюши начало растирать ногу, инструктор разрешил вернуться за лейкопластырем, пока недалеко отошли. Одна нога – здесь, другая – там. Возвращается девонька, и видит: из их харчёвой палатки задница волосатая торчит. Она, забыв, что вокруг все спят: – Кыш, мол, зверюга!
Зверюга, конечно, конфузится, поднимает голову, начинает пятиться, цепляет рожками за скаты палатки, палатка сопротивляется, козочка пугается и начинает скакать задницей вперёд прямо на Валю. Та – в ор.
Грабительница, повинуясь своему звериному чутью, выдирая колышки из земли, ищет спасения за склоном морены, стремясь вырваться из пут и слинять побыстрому из этого вертепа двуногих.
Через 20минут вернулось всё отделение, вероятно, услышав крики и разглядев подозрительную суету в лагере.
Сухой остаток: от продуктов, растоптанных и расшвырянных по всей морене, остались рожки, да ножки. Пришлось собирать на «погорельцев» с мира по нитке.
Отделению осталось доживать в одной палатке, как шпротам: продуктовая ремонту не подлежала. Гора на этот день накрылась медным тазом.
Как на наше отделение эта невезуха не перекинулась – не знаю. Наверное, мы в Осетии иммунитет имели и не на такое (одна арака, в качестве утреннего декокта, чего стоит!). А вот у ленинградцев, видать, иммунная система ослаблена: болота вокруг, сыро. Одно слово – Страна Вечно Зелёных Помидоров.
БРОСОК В БЕССМЕРТИЕ.
Наверняка самое бесплодное занятие – намеренно стараться обессмертить своё имя. Что б через тысячу лет потомки, ссылались, або упоминали…
Если уж чего выпадает в осадок и не размывается кислотой времени, так то, что само выбрало объект для «послания потомкам».
Жил-был славный МС по альпинизму, старший преподаватель спорткафедры университета, старший инструктор по альпинизму, командир отряда в альплагере Безенги, многим, моего и старше возраста, памятный Савелич.
Строг, суров был мужик. Не уложились во время с едой перед выходом – по ведру ногой, кто готов идти – идёт, кто не согласный – остаётся. Да пусть ищет других, с кем ходить.
Стажёры так те вовсе бледнели от перспективы оказаться у него под началом.
Но, как у нового классика – «… кто выживают, те до старости живут!» Ни один из его многочисленных учеников, и тех, кто инструкторить под началом Савельича начинал, да не «ушёл в глухую завязку», никогда в последствии на него не жаловались. Так закалялась сталь.
Но это – потом, когда уже сами с усами. А по началу – лучше не вспоминать.
Очередной отряд расположился на длительный срок на Австрийках. Простой народ и вечные лишенцы-стажёры – в палатках, отцы-командиры отряда, отделений – в Джанги-коше.
Вечером, когда участники постепенно пришли в себя от подходного «харакири с разбегу», обжились в палатках, накормили своих инструкторов, да себя, получили расклад на завтра: в 9-00 весь отряд, поотделенно – на ледовые занятия по соседству.
Утречко. Дежурные ни свет ни заря суетятся с завтраком. Первое дело – накормить своих инструкторов не забыть. Конечно же, кто сегодня начспаса с Савеличем и доктора потчует, по традиции, сервируют прямо в хижине.
Откушали.
Тяжело после вчерашнего собираться, как бы чего не забыть. Хотя времени – достаточно.
Савелич не спеша, с достоинством, выдвигается к «туалетному камню». Поставь перед ним ледоруб, зайди чуть подальше, и любуйся великими стенами Шхары, думай о возвышенном, сколько влезет. Пока ледоруб на страже – никто тебя не потревожит.
Уже издали стало ясно: занято. Ну, так и ничего. Прошёлся, перекинулся парой шуток с нальчикскими девчёнками-разрядницами, пару советов ребяткам, суетящимся возле кучи ледового «железа». Вновь взгляд – на камень. Ледоруб, увы, ещё там.
– Что они верёвку проглотили?
Зашёл в хижину, кинул в свой «инструкторский надувной» термос, аккуратно завёрнутый в свитер, плащик, перекус, заботливо собранный участниками. А живот начинает тихонько крутить. Чёрти-что. Не ел, вроде, с утра ничего такого.
Из открытой двери – взгляд на камень. Ледоруб на посту. Может, уже кто пошустрее заскочил? Да, небось, не первый?
Савельич выходит и начинает, подобно стервятнику, крутиться вблизи заветного камня.
Проходит ещё минут пятнадцать. Вот-вот построение и выход. Опаздывать, тем более, не возглавить первый выход на занятия – позор, который пережил бы всякий тёртый инструктор. Но только не нынешний командир
А живот, как на зло, угрожает самопроизвольной разгрузкой. Здесь и сейчас. «Сссуки» (сквозь зубы). Шагами железного командора Савелич подходит к камню, хватает ледоруб, с ним наперевес, словно в последнюю атаку, ныряет за камень. Там, сколь хватает глаз – ни-ко-го. На сей момент – главное чувство – облегчение. И сразу мысли потекли в нужном направлении. Это кто издеваться над ветераном вздумал? В лесу, мальки, поживите. Жизни не знаете! Встал, привёл себя в порядок, подхватил ледоруб, и, раскрутив его за темляк, бросает прямо в услужливо раскрытый тёмный зев трещины аккурат под мореной. «Тяпка» с прощальным звяком ныряет в недра ледника.
А вот теперь: отделениям перед выходом построиться!
Все – тут. Вот и посмотрим на голубчика. Командир медленно проходит мимо готовых к выходу инструкторов и участников. Шутник не может успеть добыть ледоруб.
Отделение за отделением. Участник за участником.
Все при ледорубах.
— Командиры отделений, заболевшие, не выходящие на занятия – есть?
— Нет!
Время торопит.
— Выходите на оговорённые участки. Я догоню.
Уже на подходе к хижине сердце начинает точить червячок догадки.
Савелич не входит, а впрыгивает в хижину. На удивлённый взгляд доктора:
— Ты МОЙ ледоруб не видел?
Вобщем, впервые на памяти ветеранов, Савелич появился на занятиях лишь часа через полтора. С ледорубом Дока.
Прошло, срашно сказать, сколько лет. Мальчишки тех лет сами уже завкафедрами, а кто – на пенсии. Но, как интерпретации на бессмертное: «ХЕЛИКОПТЕР НИХТ, КАМЕРАДЕН….», так и на тему «летающего ледоруба», бродят по бескрайним просторам гор бывшего СССР.
Даже в этой истории ты, Учитель, остался учителем:
ни под какой банкой не выброшу чужую снарягу в пропасть.
Как бы ни был сердит. Как бы она ни мешала.
ОХОТА ПУЩЕ НЕВОЛИ.
Какой разамериканский телескоп может сравниться со сверхпрозрачной линзой невероятного неба, закреплённого в оправе пятитысячных Джанги, Шхары, Дыха, Мижирги?
Раненько утром, ещё до рассвета, подняв голову к зениту, кажется, будто сквозь эту сверхоптику, даже Чёрные дыры делаются видимыми.
А утренняя заря со шляпками расплавленного серебра планет, удерживающих светлеющую прозрачность купола от падения на нас, грешных?
Хорошо на ски-туре. Скользи себе, не отрывая ног от склона, верти головой во все стороны, мечтай невозбранно. А сотня метров за сотней тихо уплывают вниз.
Вот уже плато, справа остался поворот на перевал Дыхни-ауш, прямо – к Башха-аузу, между ними – ясная директива на вершину Дыхни-ауш-баши. Туда-то нам и надо. Ща каак залезем, каак снимем камусы, да каак зажжём не по-детски по этим немереным склонам. Какие уж тут юга Чегета или хели-скишные поля Уллу-озеня – они просто «парк Волен-земля экстрима» в сравнении с ЭТИМ.
По июньскому снегу, да на отличной снаряге с плато до предвершинной седловинки – час не запыхавшись. Это вам не пешадралить по колено в «каше».
Ух ты. Чего это? Кисины следы. Не большие, как у тигра, но и не компактненькие, как у лесной рыси. Да и откуда рыси взяться на расстоянии пятнадцати километров от любого окончания ледника, не говоря уж о каком-то лесе?
Следы когтей. Длинные, всей лапой, каждый коготок оставил впечатляющие борозды в неотошедшем ещё с ночного морозца фирне.
— Девки, глядите – Киса разметку границы проводила! Интересно, её сторона – безенгийская, или – дыхсучья?
Вероятнее – Дых-су барсиков родной дом. Следы выводят с «той» стороны, из-под карниза, и, похоже, туда же возвращаются. Во, гастролёр!
Так. А чего это он только одной лапой метил. Да запаха не унюхивается?
Чьи это следочки-то рядом? Ба, да барсик соседский ничего не делил: следочки-то махонькие супружьей четы горностаевой. Они всегда, как истребители времён Второй мировой парами барражируют. Ну-ка, ну-ка…
Ай, молодца-молодца. Надо же было по такой стенище лезть, что бы погоняться за горностаями, которых легче загипнотизировать, чем прихлопнуть (оттого – следы только одной лапы), а потом, наверное, завидев нас, преспокойненько вновь – под карниз – на стену, и далее – согласно своему кошачьему расписанию.
Ведь гепардов издревле умными считали. При царях-государях непременно штуки по три неотлучно находились. Горы так на них действуют?
– А ты на себя посмотри, Кот Базилио. Сам-то за какой блажью сюда притащился? Что-то не видно вокруг ни мешков со златом, ни рукоплещущих аудиторий.
– Ну, не знаю. Может, у снежных барсов и у нас с вами, девчонки, одна страсть к астрономии. Глядеть и глядеть сквозь линзу этого небосвода на бесконечность мировых пространств. Ну, иногда, погонять горностаев. Или кису. Что б то же в него не пялились. А занимались делом. Если сами не понимают.
– Слышь, царь природы, ты ведь признайся: всякие инструкторства-гидства – это ведь отмазка такая, что б не признали тебя, «астроном», тунеядцем. Вот барсик, небось, такой же, типа – охота, то, да сё. Для их, котовьего, общества. А сам – на небо часами пялится.
– Видно место тут такое, что нас, «профессиональных отдыхающих», притягивает. Как тех девочек на один корабль.
– Против Природы – не попрёшь….
