Мелочи диалектики

Когда приходится отдавать материал в  РИСК, ощущаю себя несколько неуютно. 

Есть же в достатке лощёных завлекательных простотой до легкомыслия идей и суждений вполне популярных изданий. Пиши – не хочу. Обороты – посочнее, картинки поярче, пальцы – веером,  и дело – в шляпе. Редакторы довольны. Сам – то ж. А здесь, средь материалов Великих об эпохальности событий, громадье планов…

Но – в горах падают первые белые мухи. Начались в Терсколе земляные работы. Знать, зима на подходе. А перед ней – Лыжный Салон. А там как пройти мимо павильончика РИСКа? С пустыми руками?  

            Природа пустоты не терпит. Это только энтропия вселенной равна нулю. Там, где много серьёзного, обязательно найдётся место несерьёзности. Чистый белый лист, полежав, притягивает чёрные закорючки. ДИАЛЕКТИКА.

                                    ЗАКОН ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ.

Ещё в институтские времена у нас сложилась на почве горопроходимства сплочённая во всех буквально аспектах компания, членство в которой, как показала жизнь, теряли, только отправившись на погост. Но в этом монолитном единстве, может, скорее, в качестве первопричины оного, существовали полюса, вплоть до смены знака на противоположный. Наверное, это-то и делало наше сообщество поистине единым и неделимым. Вот мы с тёзкой. Я – достаточно низенький и невзрачненький, он – высоченный стройный, как бедуин. Я — с серобуромалиновыми (иногда) глазами пегий брунет, он – голубоглазый блондин. Я – завсегдашний отличник с именной министерской стипендией, а его бабушка за руку сопровождала в институт, вплоть до четвёртого курса. Что б куда не сбежал. Но. Он получил свой диплом через 5 положенных лет, а я – почти через десять. Но он – один, а я – два. Я был основоположником, идеологом, администратором нашей компании, как альпинистского сообщества, но – он стал Мастером спорта и призёрам Союза, оставаясь в спорте до героического конца своей жизни, а я, выполнив нормы КМС-а, охладел к спортивным мероприятиям, найдя применение горным умениям в профессиональной сфере. Но – первые лыжи и ботинки у нас были одни на двоих. Альпснаряжение гуляло от одного к другому. Это при буквально взаимоисключающих габаритах.

            Жизнь трижды разбрасывала нас навсегда. По крайней мере, мы радостно в душе это констатировали, в очередной раз прощаясь. Но, неведомым образом, тропинки пересекались вновь. Мы сталкивались на полном ходу на контркурсах, подобно двум паровозам, и долго после этого, будто обломки после железнодорожной аварии, невозможно было отделить свою судьбу от судьбы Заклятого Друга.

            Очередной  раз, после четырёхлетнего сладкого неведения о судьбе антипода, мы столкнулись в приёмной нашего будущего начальника Службы, держа заявления о приёме на работу. В один, между прочим, отряд.

            Но, как говорят китайцы, это – проявление Великого Дао. Отражающегося в Дао Каждого Дня.

            На нашей общей работе достаточно скоро оба доросли до руководителей групп. Но, где и чьи приоритеты, так никогда определить не смогли, таща лямку забот и ответственности вместе. Вот оно – единство. Хотя поедом ели друг-друга за оппортунизм и вредительство. Вот тебе – противоположности.

            Как-то, в те времена, когда за выезд за пределы трасс запросто могли отобрать инструкторское удостоверение, туристскую карточку, даже самое святое – лыжи (правда, всё это возвращалось, если по-хорошему признавал свою ошибку), когда Северный Цирк горы Чегет, альма-матер российского фрирайда, даже трасса Доллар (Sic!),  блистали нетронутыми снегами, подпорченными лишь парой-тройкой торопливых, словно у воришки, следов, когда один проезд через Крайний Юг Чегета грел душу столичного фаната по полгода, мы с Другом, для выяснения реальной обстановки в снежной толще Северного Цирка, собрались добыть эту информацию самым простым надёжным и радикальным способом.  То есть, поехать туда и, как говорят в среде лавинщиков, КАПНУТЬ (ударение на последнем слоге): выкопать, и не одну, снежную яму, произвести всяческие замеры наиболее, с нашей точки зрения, интересных слоёв. По возвращении в отряд, просчитать «накопанное», сделав, соответствующие выводы.

Вопрос насчёт НИЗЗЯ не стоял, т.к. кто что может указать лавинщикам по поводу лавин? А ситуация была достаточно стабильна. Замеры собирались делать впрок, экстраполируя в дальнейшем состояние по слоям в местах более доступных и безопасных.

            Отметились в «Журнале Выходов» на нашей же снеголавинной станции, хлебнули чайку, как водится, и выползли на гребень, что бы надеть, по нынешним меркам, похожие на беговые, лыжи. Друг – «Elan fiberglass», я – «Elan RC», имевшие, как и всё более-менее достойное из г\л снаряги у нас в стране тогда, весьма тёмное происхождение. Что б, помимо трудового подвига, чего греха таить, «именно ЭХ, прокатиться».

            Красота! Солнышко, огромный снежный цирк под ногами блистает, словно гиперболоид инженера Гарина, небо василькового цвета, лёгкий ветерок. «Всё это – моё-о, всё это – я-а!» Бессмертны твои строки, Лев Николаевич!

            — Ну, чё, погнали? Кто первый-второй?

            — Не, -говорю- Игорёша, цугом не поедем. Ты же физику проходил?

            — Ага, -говорит- именно проходил. Давно.

            — Так вот, дорогой, доказано, что разноимённые заряды притягиваются. Потому, ты поедешь по внешнему краю Цирка, а я – под северным склоном. И съезжаемся ПОТИХОНЕЧКУ только у точки Пять.

            Поясню, что для результативной стрельбы в любую погоду, у нас заранее набраны координаты наиболее правильных для воздействия мест на склоне. Каждое имеет свой номер. Лавинщики, долго работающие в одном районе, используют эти номера в качестве топонимических терминов для точного описания места, которое имеют ввиду.

            — Красиво излагаешь, Эдисон. Готов? Тады – БАНЗАЙ!

             Господи, что может быть прекраснее скольжения по кажущемуся бесконечным целинному полю, когда осознаёшь положение в пространстве, лишь слегка касаясь палками склона. Это – не качение, это – полёт, когда слова какой-нибудь дурацкой песни рвутся самопроизвольно из глотки. «Приморили, гады, приморили, загубили молодость мою!!! – Банзай!!!»

            Дуга, ещё, ещё,  склон начинает раскачиваться, будто качели – круче, круче — ощущение лётчика – горка – бочка – Бабах!

            Вас никогда не били веслом по башке? На велике с катком не сталкивались?

Воздуха нет, он весь по инерции выскочил и помчался дальше по не состоявшейся дуге поворота, белое, голубое, чёрное смешались в бурое. Будто половик, выбиваемый об угол дома, тело бьётся, взлетает и опять бьётся о нечто твёрдое, словно кирпичи.

            Брррм. Приехали. Ноги. Руки. Крылья. Хвост. Здесь. На проезжОй части.

            Протираю лицо. Глаза. Выплёвываю снег. Сморкаюсь. Красного на снегу пока нет. Хорошо.

            Поднимаю лицо повыше. Мой напарничек, оплот и гарант безопасности, копошится недалече. Похоже, ему перепало серьёзнее. Нечего быть таким длинным.

Девки раньше примечают? Снайпер, между прочим, — то же. А уж момент кручения-верчения каков.

            — Слышь, ты, гастелло недорезанный, жив?

            — В лягушатнике на саночках катайся, блин горелый. Жив.

            — Егорий, вишь, не верил физике. А диамат сдавал?

            — Ну.

            — Вот, когда потянуло нас за километр навстречь дру-другу – это – единство. А когда столкнулись – борьба противоположностей. ДИАЛЕКТИКА.

            — Вставай, акадЭмик.

                                               ВСЕ ТАМ БУДЕМ.

            Сколько же в жизни непонятого интригующего и пугающе–захватывающего. Только представишь себя старым, мудрым, палёным, этаким Борманом, которого на мякине не проведёшь, так на тебе – жизнь подкидывает нечто, возвращающее индивида в изначальное состояние первобытного испуганного неведения. Причём, возвращает так активно, что всевластие Его Величества Случая нависает гигантской океанской волной, готовой в любой момент обрушиться на буйную головушку. Слава Всевышнему, что в нас заложен великий дар, от страха, смеяться в лицо королю хаоса. Оцепенение понемногу отступает, облик Чёрного Властелина размывается, а тут, глядишь, некое объяснение случившегося – к твоим услугам.  Король в очередной раз оборачивается джокером.

            Научные истины сменяются с нарастающей быстротой. Вчерашний закон – сегодня условность. Но истины, пусть временные, продолжают служить человечеству ремнабором, не позволяющим нашей башне сорваться с корпуса, крыше – протечь, а шарикам – заехать за ролики.

Диалектика, не смотря на очевидную условность, позволила человечеству выжить.

Зима 1987 года на Кавказе оставила по себе память, как то, что никак не предполагало закончиться. Какое к лешему глобальное потепление, есть ли под этой необозримой снежной плитой, хоть что-либо, не белого цвета? Упадёт ли незамёрзшая капля с неба на землю? Да и вообще, лето – галлюцинация?

            Многие зимы у лавинщиков в голове отобразятся навеки неуходящими рубцами. Но эта…

            И всё же, солнце поднималось постепенно выше, грело сильнее, снег, хоть не уходил, но кис потихоньку и оседал. Обалделые не меньше лавинщиков, птицы кое-как начали щебетать по-весеннему. Вдруг, да зима завершится в ЭТОМ году?

            Отвоевали концеапрельский снегопад. Как оказалось впоследствии, действительно  завершающий. Только небо очистилось, не смотря на усталость, надо «добить» те куски, что остались недоработанными при трёхдневной беспрерывной канонаде. В первую очередь, ни свет, ни заря – поля над дорогой и поляной Азау, что б начали откапывать Эльбрусские канатки, едва выглядывающие на свет божий из сугробов Ледникового периода. Закончили – на машины и на Чегетскую позицию. Вплотную к ней подъехать просто невозможно, но насидевшиеся в гостинице лыжники готовы на руках не только снаряды подтащить, но и нас со всеми побрякушками: безоблачный день, предвкушение награды за осадное сидение в снежной пелене. Только вот пушкари отстреляют – наверх!

            Как нас все уважают, какими по-детски открытыми и доверчивыми, полными надежды глазами смотрят сотни глаз. Ни за что на свете не променял бы это дефиле по раскисшему снегу в химзащитном плаще и со снарядом на плече на алую дорожку в Каннах. Там шествуют творцы иллюзий. Тут – мы, воплощение яви.

            Подошли улыбающиеся ребята со снеголавинной станции «Чимбулак».

            — Привет, коллеги! Вот пофартило, а то только бух, да бух слышали. Стрельнуть дадите?

            — Дадим, братаны, только сначала лопатами помашите. Без обид?

            Наконец, всё готово. По случаю аншлага в лавинном театре, тогдашний Командир берёт руководство воздействием (обстрелом, по-народному) на себя. Обычно этим занимается Рук. группы Воздействия, если не он, то Второй Воздействующий. Что ж, мы все не прочь быть в самом фокусе внимания.

            Модное в том году:

            — Артиллерия?

            — Чавой-то?

            — Огонь.

            — Чичас!

            Бах! Так и пошло. Заряжай — поправки? — координаты? — есть! — огонь! — координаты попадания? — откат? – заряжай!..

            Пара напыливших небольших (по понятиям ТОЙ зимы) лавин вводит публику в экстаз. Щёки Командира от куража розовеют, хочется усилить эффект (не он один такой, разумеется), он уже не только диктует координаты, но, отодвинув наводчика, сам выставляет, подводит, перепроверяет.

Есть у нас на каждом обрабатываемом склоне пара точек, которые дают почти гарантированный эффект. Может, для реального дела и не таких важных, но, в случае чего, товар лицом  казать очень даже.

На склоне, выше и в сторону от станции канатки «Кафе Ай», стояла маленькая избушка, давно списанная с баланса гляциологической станции. Для дирекции канатки «Домик МГУ» был, что бельмо в глазу: когда трассы делались особенно обледенелы и жестки, не раз незадачливых лыжников размазывало о его торец на манер повидла.

Снеси его канатчики – началась бы тяжба с университетом. Последние всё обещали в кратчайшие сроки разобрать и вывезти стройматериал, но воз был и по тот день на месте. А т.к. домик – за пределами маркированной трассы, руководство канатки втягиваться в конфликт то же не торопилось.

Вобщем, чемодан без ручки.

            Под этим-то фигвамом находилась проверенная, пристрелянная «образцово-показательная» точка.

Упреждая дальнейшие события, отмечу, что все сектора обстрелов расположены так, что при ЛЮБОЙ ситуации во время стрельбы, никакого урона имуществу, жизни людей возникнуть не может. При малейшей вероятности таковых, сектор закрывается для обработки на веки-вечные, и ни один воздействующий под страхом уголовной ответственности в такой закрытый сектор стрелять не согласится. 

Так вот, сама избушка, и снежные доски, её окружающие, в эти запретные сектора не входили. Эффект же от того, что скажут:

— Вишь, домик, ща прямо под него снаряд ляжет, — был неотразим.

Снаряды ложились, куда показали, доски шли, пыля и шурша к пущему восторгу зрителя.

Командир, мысленно поддерживаемый личным составом, выставляет координаты, отходит, ещё раз всё перепроверяет, опять отходит, и – по обычному сценарию. Огонь!

Сколько ни привыкай к выстрелам, а в момент взрыва глаза невольно закрываешь.

Но, в следующий миг, взгляд на цель. Притягательно таинство огненной забавы.

Вспышка, но не под хибаркой, а

Т О Ч Н О  Н А  М Е С Т Е  Д В Е Р И.

Докатился взрыв, облако дыма. Над Долларом («чёрная» трасса на Чегете), раскачиваясь, подобно гигантскому багряному кленовому листу, неспешно порхает крыша хижины. А-по-фе-гей.

Представьте себя великим актёром, вышедшим под грохот аплодисментов в свой бенефис на сцену, и вдруг понимающий, что ширинка его брюк расстёгнута настежь, а из неё торчит край рубахи.

Вот то же самое  ощутил Командир. Только с той поправкой, что актёр быть на публике привык, и что в театре, да ещё в бенефис всё можно свести к гениальной шутке.

Застенчивый же Ком. уподобился окаменевшей жене Лота.

У меня ж в подсознании мгновенно сработал оценочный механизм: хата списана, свидание со следователем не состоится. И, от усталости напряжения всей этой тяжеленной зимы, в которой тот выстрел стал роковой соломинкой, в преддверии шока, почувствовал, что вот-вот начну ржать навзрыд. Но, одновременно, что Ком. может от этого перманентно помереть.

Ноги стали медленно подгибаться, спина, не спеша, согнулась и, как только тело скрылось от дальних зрителей за сугробом, я буквально вкатился в щель под лафетом пушки, по ходу заткнув себе пасть рукавицей. Втиснулись туда только голова и плечо. Но этого было достаточно, что бы организм дало волю беззвучному хохоту. Чуть отойдя, не видя слезящимися глазами ровным счётом ничего, услышал совсем рядом чужое хрюканье и подвывание.

Забавная картинка: орудие, около него окаменевший человек, а испод лафета веером торчат пять пар подрагивающих, будто в предсмертной судороге ног и задниц. Валялась вся бригада.

            Но в воздействии – как в цирке: если номер объявлен, его надо завершать. Как мы ЭТОТ номер завершили, откровенно говоря, не помню. Но, вроде, всё прошло чин-чинарём.

Наступило время разбора полётов. Перепроверили сто раз, что Ком набрал и куда ствол глядел, куда мог по самому жуткому раскладу лечь снаряд. Вывод напрашивался один: не мог он попасть в домик. Никак. А попал. И это довело Командира, человека ответственного, мистицизм презирающего, но не находящего прагматического объяснения происшедшего, до прединфарктного состояния.

            Отсутствие каких-либо улик, указующих на отклонение от «Правил проведения работ по ПСЛ (предупредительный спуск лавин)», не позволил даже нашему высшему начальству, скаредному на поощрения, но до мотовства щедрому на взыскания, обернуть дело крупным нагоняем. Тем паче, что де-юре какие-либо мат. потери напрочь отсутствовали.

            Лишь три месяца спустя, сдав прицел на обследование в базовую мастерскую, была обнаружена поломка в системе оптики, которая и скорректировала выстрел.

            Только  заполучив совсем земное объяснение случившегося, Ком. окончательно пришёл в себя. Вскоре пошёл на повышение. Правда, по сей день упоминать при нём этот эпизод, считается неэтичным.

            Вот вам доказательство, что случайность – непознанная закономерность.

                                                    ДИАКЛЕКТИКА, знаете ли